1°C Редакция «Всей Твери» совместно с Центральной городской библиотекой им. А.И. Герцена продолжают проект «Эхо эпох». Он посвящен истории Тверского края, отраженной в газетных публикациях разных лет.
Мы завершаем публикацию воспоминаний тверичанина Кирилла Брауна, которые в 1990 году печатала газета «Тверская жизнь». Автор родился в 1908 году в Твери, воспитывался в многодетной семье служащего суда. Сегодня мы публикуем его свидетельства о том, что происходило в Твери во время Первой мировой войны, революций 1917 года – Февральской и Октябрьской, и в последующие годы.
«Летом 1914 года в нашу мальчишечью жизнь ворвалось слово «война». Мы каждый день бегали на Скорбященскую улицу. Там через два дома от почты стоит и поныне двухэтажный дом – бывшее воинское присутствие, это по теперешним понятиям военкомат. Над широкими воротами скульптуры двух полулежащих львов. За воротами обширный двор, куда с раннего утра шли и шли новобранцы. До позднего вечера с ними проводились занятия. Мы забирались на соседние заборы, наблюдали, как вчерашние сельские и фабричные мужики, одетые в военную форму, под команду делают перестроения, маршируют, поют песни. Иногда более подготовленную команду выводили на улицу. Быстро собиралась толпа. Женщины выкрикивали имена своих родных, порой начинался плач. Тогда команду заводили во двор, городовой разгонял собравшуюся толпу. Иногда прогоняли и нас, мальчишек.
Война внесла в жизнь большие трудности и лишения. Все дорожало, не хватало продовольствия. Семья росла, за стол садились десять ртов, а работник в семье был один – отец. Жили впроголодь. А тут нагрянули еще более грозные события. Сумрачным февральским днем 1917 года раньше обычного прибежал домой старший брат-гимназист с ошеломившей всех новостью – революция! Царь Николай II отрекся от престола. Огромная колонна солдат и рабочих прошла мимо гимназии и ворвалась в губернаторский дворец. Представители революционной колонны явились в гимназию, собрались учащихся и преподавателей в актовом зале, объявили, что царь свергнут, власть перешла в руки народа. Призвали старших гимназистов принять участие в революции. Необычные слова «революция», «царь свергнут», «власть рабочих и крестьян» хотя и не совсем были понятны младшим, но волнение и возбуждение, охватившие взрослых, невольно передавались и нам. Все стали суетиться, выбегали на улицу, к соседям, собирались группами у ворот. Мы с братом (погодки), быстро оценив обстановку, поняли друг друга – бежим к «Детским садикам». Навстречу пробежало несколько городовых, спешивших где-нибудь укрыться. Добежав до «Детских садиков», как и все, повернули к Почтовой площади. У здания полицейского управления (не доходя до Почтовой площади) огромная толпа, шум, крики – из окон второго этажа идет дым, на улицу летят бумаги, папки. Много народу бежало по Миллионной улице в сторону собора. Мы побежали туда же. Площадь у губернаторского дворца запружена народом, крики, шум. На одной из лип, стоящих вдоль тротуара, накинуто что-то красное. Говорят, это губернаторская шинель на красной подкладке, а самого губернатора с час тому назад вытащили из дворца, водили по улице и расстреляли у здания гауптвахты, солдаты на штыках подняли его тело.
Неожиданно началась стрельба. Многие бросились бежать. Побежали и мы. У полицейского управления, на улице и во дворе, все еще шумит толпа. Дым, гарь. Хаос и через дорогу. Между угловой аптекой Юргенсона и булочной Кулькова размещался небольшой гастрономический магазин Трибеля. Здесь шел разгром. Из разбитых окон летели головки сыра, колбасы, банки с консервами и прочая снедь. Все это подхватывалось на лету сгрудившимися под окнами людьми. Любопытства ради мы с братом вошли в полицейское управление, поднялись на второй этаж. Там полный хаос, все опрокинуто, поломано, тлеет бумага. Я подобрал с пола широкий с пряжкой ремень, на котором была кобура от пистолета, а брат взял пачку сургуча, альбом с фотопортретами. Мы побежали домой. Отец был дома. Увидев нас с такими трофеями, схватился за голову. Со слезами бежали мы из дома, неся «трофеи», и бросили их за какой-то забор у «Детских садиков». Надолго запомнилось мне такое участие в февральской революции.
500 граммов хлеба в день. На 10 человек
Гораздо спокойнее с точки зрения расправ и погромов прошла Октябрьская революция. Продовольственное положение продолжало ухудшаться. Наступили совсем трудные дни. Тяжело вспоминать о тех лишениях. Родители принимали все меры, чтобы как-то пережить навалившиеся невзгоды. Из квартиры уходило все, что имело какую-то ценность, что можно обменять на что-нибудь съестное. Со стен были сняты одна за другой репродукции картин, «съели» мамины сережки, кольцо, наконец, мамину меховую шубку и многое другое. А трудности не уменьшались – возрастали. Населению по карточкам выдавались уже только «восьмушка» (50 г) хлеба на человека и изредка что-нибудь еще. На нашу семью, на десять человек, полагалось в день фунт с четвертью (500 г). Да и получить этот голодный паек было нелегким делом. Очередь за хлебом занимали с вечера. Чтобы в очередях соблюдался какой-то порядок, на спине или на груди ставился мелом порядковый номер. Иногда писали на ладони химическим карандашом.Нас было пять мальчишек в семье, и в долгую ночь мы меняли друг друга. Мучительны были очереди в холодные и дождливые ночи. Полученный паек домой несли как драгоценность. Нередко хлеб выпекался просто из размолотого овса или ячменя, на срезах он напоминал щетку. Иногда маме удавалось купить или выменять на что-нибудь кусок конины. Тогда делался фарш, а из него котлеты. Ели их с превеликим удовольствием. Всегда желанной была картошка (зимой), даже замороженная, стучавшая, как камни. Картофельные очистки, кофейная гуща и прочие отходы не выбрасывались. Все это подсушивалось, перемалывалось на кофемолке и снова шло в пищу в виде лепешек. Сковороду подмазывали стеариновой свечкой. Как лакомство был жмых льняной или конопляный. Его разогревали в печи, он делался мягким, жирным, вкусным.
Однажды от вездесущих мальчишек узнал, что в небольшом складе на набережной Волги хранится жмых. Некоторым ловким ребятам удавалось, немного оттянув запертую дверь, вытащить кусок жмыха. До меня очередь не дошла. Неожиданно нагрянул заведующий, а возможно, сторож склада. Придавил дверью паренька, пытавшегося в этот момент подтянуть к себе кусок жмыха. Озверевший мужик жестоко избил мальчишку, разорвал ему ухо. Мы, стоя в отдалении, плакали, глядя на такую расправу. Не было прохожих, чтобы остановить озверевшего мужика. За что он так? За кусок корма для скота?
Тверь не без добрых людей
Государство изыскивало все возможности смягчить голод. На предприятиях для рабочих создавались столовые, хотя и с очень бедным меню. Служащим советских учреждений, учителям, другим трудящимся выдавались разовые талоны на обед в общественных столовых. Одна из таких столовых была на бульваре около Владимирского переулка. Иногда папа, тетя, моя старшая сестра, окончившая гимназию и поступившая на работу, приносили талоны на обед домой. Мы бежали в столовую с кастрюлей, приносили еду. Мама добавляла еще что-нибудь и получался обед для всей семьи. Но и тогда мучительно хотелось есть. По совету других мальчишек шел с братом в какую-нибудь столовую, чаще на углу Ямской улицы, не стесняясь, просил поесть. С большой благодарностью вспоминаю работниц этих столовых. Они не отказывали детям, не прогоняли «попрошаек», приносили четверть тарелки супа из пшенной крупы с воблой или селедкой. Я убежден, что тысячи детей выжили тогда только благодаря усилиям Советской власти и доброму чувству работниц общественных столовых.На лето организовывались детские лагеря, по моему мнению, не столько для отдыха, как с целью покормить детей. Я, брат и сестра жили в таких лагерях до лета.
Промышленные предприятия города организовывали поездки рабочих в благополучные районы страны, чтобы поехавшие могли там купить или выменять хлеб, муку, зерно на что-нибудь из вещей.
Кроме еды большой семье требовались обувь, одежда и многое другое. Это все доставалось с большим трудом и стоило недешево. Мы, младшие, донашивали, что оставалось от старших. Вот когда маме пригодилось умение шить. Весной в порядке помощи предприятиям и организациям отводились земельные участки под огороды. На своем участке мы трудились всей семьей. К исходу лета наш труд был щедро вознагражден – ели молодую картошку и другие овощи. Выделялись и делянки в лесах для самозаготовки дров на зиму. И опять основной труд ложился на папу. Но никогда от него, как и от мамы, мы не слышали слов уныния или жалоб на тяжелую жизнь.
Трудно и медленно отступали голодные дни. Заканчивалась гражданская война, вводился нэп. В магазинах и на рынке появлялось все больше продуктов и товаров. Лучше стали отовариваться продовольственные карточки, понемногу упразднялись талоны на промтовары, жизнь налаживалась…».
Ведущий рубрики Святослав Михня
